Главное за день
Как снимали уникальный кино фильм Номера
В годовщину освобождения Олега Сенцова. Ахтем Сеитаблаев и Анна Паленчук — о работе над фильмом Номера, снятым с помощью писем из колонии
Интервью с продюсером фильма Номера Анной Паленчук и сорежиссером Ахтемом Сеитаблаевым рассказали о работе над фильмом вместе с Олегом Сенцовым, заключенном во время съемок в колонии в России.
Ровно год назад, 7 сентября 2019 года, из колонии строго режима был освобожден украинский режиссер, узник Кремля Олег Сенцов. В течение последнего года его пребывания в колонии в России, в том числе и во время голодовки, он работал над фильмом по его одноименной пьесе. Антиутопия Номера — это уникальная работа, созданная в очень сложных условиях — дистанционно из колонии в Полярном Урале.
Миру известны еще примеры фильмов, снятых режиссерами в заключении. Это Лето Кирилла Серебренникова (2018, Россия) и Это не фильм Джафара Панахи (2011, Иран). Но в обоих случаях режиссеры пребывали лишь под домашним арестом. В то время как Олег Сенцов находился от Украины в тысячах километров в колонии строгого режима в Лабытнанги. У съемочной группы не было возможности не только свободно общаться, проблематичным представлялось даже вести переписку. Письма и материалы к Олегу Сенцову передавали через Федеральную службу исполнения наказаний РФ (ФСИН) и адвоката Дмитрия Динзе.
Продюсер Анна Паленчук и сорежиссер Номеров Ахтем Сеитаблаев рассказали НВ, как шла работа над фильмом: особенностях переписки в более сотнях писем, трудностях понимания на расстоянии, переживаниях о Сенцове, собственном понимании пьесы и ее актуальности сегодня.
По мнению авторов картины, Номера — это манифест творческой свободы и демонстрация того, что можно свободы лишить физическое тело, но не ум и желания.
Антиутопия Номера выйдет в украинский прокат 19 ноября. Объявляя дату выхода фильма, ее авторы представили эпизод из фильма. В нем Девятый и Седьмой ведут короткий ночной диалог об изменениях, которых они жаждут.
Анна Паленчук, продюсер фильма Номера
— Проект фильма вы впервые презентовали на ОМКФ в 2018 году. Вы тогда зачитали письмо Олега о его готовности принимать участие в съемках из тюрьмы. Чья это была идея экранизировать пьесу?
— Весной 2018 года Олег попросил меня заняться постановкой пьесы Номера, которую он написал в 2011 году, задолго до своего ареста и всех тех исторических событий, свидетелями и участниками которых мы являемся. Ранее были многочисленные читки этой пьесы, как акции в его поддержку. Я прочитала текст, поразилась его актуальности и согласилась. Начала работать над поиском команды, финансированием.
Через пару месяцев я осознала, что постановку в театре мы то сделаем, но как донести его произведение как можно большей аудитории. Есть такой формат — Британский театр в кино, это трансляции лучших постановок, которые можно увидеть на большом экране. Формат прекрасный, но в Украине, по моему мнению, нет таких сцен, на которых можно поставить подобное масштабное действие. Поэтому я подумала перенести постановку в павильон, в пространство, которое мне более привычно, как кинопродюсеру, чем сцена. Эту идею я написала Олегу, он согласился. Так начался параллельный с театральной постановкой проект — экранизация пьесы Номера.
— Как удавалось коммуницировать с Олегом в процессе подготовки к съемкам? Только письма или были еще и другие возможности?
— Мы использовали все возможности, которые у нас были. Однажды, благодаря Радио Свобода мы с Риммой Зюбиной даже пытались дозвониться Олегу на тюремный телефон, есть такая опция в российских тюрьмах, но из этой затеи ничего не вышло. Телефон упорно был занят на том конце провода. Мы писали письма и передавали через адвоката Дмитрия Динзе материалы — распечатанные презентации.
Письма мы отправляли через систему ФСИН-письмо, к каждому письму можно было прикрепить фотографию, но она попадала к Олегу в ч/б формате, так как все распечатывали в колонии на обычном принтере. Адвокат мог показывать Олегу наши цветные эскизы декораций, костюмов, реквизита и фото актеров. Иногда адвокат проводил на свиданиях с Олегом по четыре часа и все это время Олег досконально изучал то, что ему подготовили руководители департаментов — художник по костюмам Светлана Дзюбенко или художник по гриму Ася Сутягина. Особенно актуально это было, когда мы утверждали с ним костюмы и пробы грима. Художник-постановщик Кирилл Шувалов к тому моменту приловчился рисовать эскизы, адаптированные для тюремного принтера.
Пару раз нас очень выручил режиссер-документалист Аскольд Куров (автор документального фильма Процесс: Российское государство против Олега Сенцова (2017) — nv.ua), который попадал на свидания с Олегом. Перед этим мы готовили Аскольда, и он в точности передавал все наши подготовительные нюансы устно Олегу, так как он не мог проносить на свидание ни единого листочка! Как правило, в один день шел на свидание адвокат, мы получали от Олега ворох правок, команда за сутки переделывала так, как Олег видел, и на следующий день Аскольд передавал ему обновленную информацию.
— Были ли попытки со стороны российских служб пресечь коммуникацию? Знали ли они о фильме и что Олег режиссирует его из тюрьмы?
— Каждое письмо проходило цензуру. Конечно, мы не знали, кто наш цензор, но знали, что иногда у него был и отпуск, так как письма не приходили ни Олегу, ни нам.
Изначально я брифовала каждого члена нашей команды как сделать так, чтобы письмо прошло цензуру. Такой свод рекомендаций я получила от Наташи Каплан (сестра Олега Сенцова) и правозащитников. У каждого члена нашей команды был доступ к ФСИН-системе и возможность написать письмо Олегу. Конечно, мы очень боялись, что Олегу наши письма перестанут доходить вообще. Тогда это был бы крах всей нашей идеи режиссуры дистанционно!
Часто Олег спрашивал то, что я считала не надо передавать в письмах. Например, какой у него будет гонорар, так как я изначально сказала, что раз он работает, он режиссер, он получит гонорар. Но такая информация была бы лишней для тех, кто работает в колонии, так как я насмотрелась разных сюжетов из российских тюрем, как там заключенных заставляют платить за все, и я не хотела, чтобы Олег попал из-за наших писем в сложную ситуацию.
Однажды я прочла интервью начальника российской системы ФСИН, и на вопрос журналиста, чем занят Олег, он ответил, что Олег занимается театральной постановкой. Тогда я поняла, что все цензоры, которые нас читали, думали, что речь идет не о фильме, а о театральной постановке, которую мы делали без участия Олега, так как Олег занялся только фильмом. И Слава Богу, что они так думали!
Но когда письма не приходили неделями, нас это очень удручало. Я, как продюсер, просила Ахтема принимать решения, так как процесс часто стоял, и мы не двигались дальше, но Ахтем ждал до последнего писем Олега и его новые указания или правки.
Когда у нас был этап утверждения игрового реквизита, а именно игрового оружия, адвокат очень боялся, что цензоры не пропустят многочисленные фото пистолетов и винтовок в колонию. Я думала, что это выглядит, конечно, абсурдно — мы передаем заключенному Сенцову фото оружия! «А вдруг это для побега», — так прокомментировал тогда Динзе, но ему ничего не оставалось, как взять нашу очередную папку и поехать в Лабытнанги.
Кино — это то, что можно показать во всем мире и использовать как рупор в поддержку освобождения Олега и других заключенных.
— Что могло произойти, если бы узнали, что речь идет о кино? Ужесточило бы ли это условия пребывания Олега в колонии?
Если бы все, кто читал нашу переписку, поняли, что речь идет о кино, я думаю, что нашу коммуникацию остановили бы! Так как кино — это то, что можно показать во всем мире и использовать как рупор в поддержку освобождения Олега и других заключенных. Как бы это повлияло на пребывание Олега, я не знаю.
Вообще производство фильма мы делали в режиме секретности. К нам не ходили журналисты на площадку, мы не выкладывали ни одного кадра в социальные сети. Все это было связано с тем, что мы боялись лишиться связи с Олегом. Это был вопрос безопасности.
Даже было такое, что Олег попросил выложить письмо в публичный доступ, которое написал всем актерам. Но мы его распространили только через полгода, когда все этапы и все письма были позади, и мы презентовали трейлер на Одесском кинофестивале. Я до последнего опасалась прерывания связи, так как это бы повлияло бы на весь процесс.
— Девелопмент фильма совпал с голодовкой Олега. Повлияло ли это на работу?
— Голодовка Олега влияла на всю команду. Часто СМИ трубили о его скорой кончине и отказа всех органов, а мы получали очередное очень внятное, четкое руководство к действию, часто с легким содержанием, с юмором и большой любовью к процессу создания фильма. Олег во время голодовки жил этим фильмом. Я знала, что надо его загружать по полной, чтобы его мозги продолжали функционировать. Но с каждым днем его почерк становился все более и более неразборчивым, часто я видела даже на бумаге, что силы, на самом деле, чтобы физически писать, ограничены.
Со своей стороны, я старалась оградить его от дополнительного стресса. Не писала о том ворохе проблем, с которыми мы сталкивалась, а их была масса! Олегу я старалась рассказывать о результатах, а не о том, с чем мы боремся. Производство фильма — это очень трудоемкий стрессовый процесс, особенно, когда ты продюсер и отвечаешь за все. Поэтому я старалась писать позитивные письма, лишний раз подбадривать его и не расстраивать.
— Задействовать сорежиссера на площадке предложили вы, или инициативу проявил Олег? Почему Ахтем?
— Изначально, еще в мае 2018 года, когда я задумалась над экранизацией, я оказалась на Каннском кинофестивале. Эту идею я рассказала Дариушу Яблонскому (польскому кинопродюсеру), он тогда сказал: «Олег сам должен режиссировать этот фильм». Через пару дней Олег объявил голодовку, я его продолжила заваливать идеями того, как мы снимем фильм с ним, как с режиссером. Он долго отказывался, но потом, прямо перед Одесским кинофестивалем согласился. Тогда все мы думали, что его вот-вот и выпустят. Но он был там, мы здесь. И потом Олег написал, чтобы я подыскала сорежиссера, который будет работать на площадке, так как его не выпустят.
Ахтема я знала еще благодаря первым акциям в поддержку Олега, в которых он активно принимал участие. Я им всегда восхищалась как талантливым режиссером, настоящим патриотом и человеком, который привык воплощать большие творческие вызовы. Я написала Олегу письмо, в котором предложила поработать с Ахтемом, но в этом же письме я упомянула и фамилии других украинских режиссеров. Олег сам выбрал Ахтема с формулировкой «мой крымский брат». Да, так как не только профессия их связывает, а и то, что они оба лишены своего дома в Крыму.
Я очень благодарна Ахтему, что он все же согласился воплощать видение Олега. Я не могу даже представить, на какой компромисс он пошел, чтобы реализовать эту задумку. Я уверена, что только Ахтем мог проявить такую творческую солидарность.
— Были ли моменты, которые вы утвердили с Олегом, но на площадке оказалось, что реализовать это невозможно? Вы обсуждали это с Олегом или такой возможности не было, и вы действовали на свое усмотрение?
Олег часто давал нам возможность действовать на свое усмотрение, но мы всегда прежде всего старались реализовать его пожелания. У нас была папка с распечатанными всеми письмами Олега, с которой мог ознакомиться каждый, кто переступал порог нашего съемочного павильона. Даже водители нашей съемочной группы читали эту папку! Вся информация была открыта, и никто не скрывал то, что писал ему Олег. Во время девелопмента и съемочного процесса Олег написал команде более 60 писем, всего писем с ответами команды более сотни.
— Коммуникация Олега с командой была через одного человека или же каждый согласовывал свой блок работы напрямую с Олегом?
— Доступ к написанию писем был у всех ключевых членов нашей команды. Каждый ему писал свои вопросы. Например, второй режиссер Янина Кучер согласовывала с ним детали по сценам и планированию съемочного процесса. Исполнительный продюсер Полина Герман — свои вопросы, художник по гриму Ася Сутягина писала лонгриды того, как она видит разработку образов персонажей.
Олег написал команде более 60 писем, всего писем, с ответами команды более сотни.
— Как проходил актерский кастинг?
— За кастинг фильма отвечала Настя Черная, кастинг директор и надежный соратник Олега, которая с ним работала ранее и продолжает работать сейчас. Олег изначально написал, кого он видит на какую роль, а Настя и Ахтем уже проводили кастинг и парные пробы. Я только приезжала и смотрела, как актеры воплощают текст.
У нас была возможность задействовать европейских актеров, были те, кто хотел воплотить на экране образ Номеров, их фамилии все знают. Но Олег отказался.
Фото и описание актеров, которых Олег не знал, мы передавали через адвоката. Однажды мы даже записали DVD диск с актерскими пробами, сделали это как обычный фильм — с титрами и обложкой и передали в колонию вместе с другими фильмами. Но эту посылку Олегу не отдали.
— Вы согласовывали с Олегом финальный монтаж? Были ли правки?
— Над монтажом мы работали долго в Польше. Режиссер монтажа легендарный Ярослав Каминский, который работал над оскароносной Идой и Холодной войной Павликовского. Право принять монтаж Олег передал своей подруге Жене Врадий. Она вносила правки дистанционно, так как жила в тот момент на далеких островах. Она приняла монтаж и в какой-то момент и сообщила об этом Олегу. Олегу мы передавали распечатанные сцены, но это было, конечно, не то.
Я не хотела показывать фильм ни на одном кинофестивале, пока его не увидел бы Олег. И, о чудо, адвокату удалось показать фильм на телефоне, и летом 2019, за два месяца до своего освобождения, он увидел его.
— Какова изначально была цель создания этого фильма? Предположим худший сценарий. Если бы Олега год назад не выпустили, как бы развивались события? Какие, по-вашему, шаги стоило бы предпринять, чтобы с помощью фильма ускорить процесс освобождения?
— Я всегда верила, что Олега отпустят. Признаюсь, был бы Олег на свободе и на съемочной площадке, фильм был бы другой. Для меня, как для кинопродюсера, это не совсем фильм, как продукт. Для меня это манифест свободы, прежде всего творческой свободы и демонстрация того, что можно свободы лишить физическое тело, но не ум и наши желания.
Для меня фильм — это манифест свободы, прежде всего творческой свободы и демонстрация того, что можно свободы лишить физическое тело, но не ум и наши желания.
Изначально, задумывая проект, я хотела занять Олега чем-то во время голодовки, через пару месяцев у нас собралась потрясающая команда. Но многие говорили, что невозможно режиссировать фильм дистанционно и у нас ничего не получится, а я верила и знала, что получится. Да, возможно, не так, как это задумал изначально Олег, но фильм вышел очень зрительский. На премьере в Берлине я практически не дышала, вслушивалась в реакцию аудитории, зал смеялся, сопереживал, жил своей жизнью вместе с фильмом. Это и есть магия кино. Мы не делаем фильмы для себя, не для ласки своего творческого эго. Мы производим фильмы для зрителей, чтобы погрузить их в историю, показать актуальные для нас смыслы. И фильм Номера как никогда актуален, и ситуация в Беларуси этому подтверждение.
Меня очень вдохновляли наши коллеги, например, Агнешка Холланд, которая на премьере своего фильма Цена правды на Берлинском кинофестивале инициировала акцию солидарности с Олегом. Все кричали громко, все хотели одного — освободить Олега. И факт его освобождения — заслуга каждого, кто не сдавался все эти годы.
Я не хочу думать о том, что было бы, если бы Олега не освободили. Главное, что он на свободе и занимается своей жизнью и творчеством. И у фильма есть фестивальная судьба и дата выхода в прокат в Украине — 19 ноября, и украинский зритель сможет посмотреть фильм на большом экране и сделать свои выводы о свободе, диктатуре и о том, кем он хочет быть — безликим номером или все же иметь имя.
— Процесс съемок снимал отдельно российский режиссер-документалист Аскольд Куров (Ленинленд, Дети 404, Процесс: Российское государство против Олега Сенцова). Зрители смогут увидеть этот фильм о фильме?
— Весь процесс создания фильма Номера снимал Аскольд Куров, который неустанно за нами следовал со своей камерой. Изначально Аскольд приехал в Киев, он знал, что мы работаем над фильмом. После встречи с ним я собиралась ехать на съемочную площадку художественного фильма Захар Беркут, над которым в то время работал Ахтем Сеитаблаев. Ахтем должен был диктовать тогда первое письмо Олегу, так как за пару дней до этого Олег попросил Ахтема быть сорежиссером. «Аня, я поеду с тобой и буду это снимать», — сказал тогда Аскольд. Так и начались съемки этого документального фильма.
Кино из Лабытнанги — это не фильм о фильме, как можно подумать, это фильм о том, как автор, без физического присутствия на площадке, воплощает свою творческую задумку, это фильм о солидарности кинематографистов, которые на протяжении многих лет, во всех уголках мира трубили о том, что надо немедленно освободить режиссера Сенцова, это фильм о том, как невозможное превращается в возможное и один человек, Олег Сенцов, борется и с режимом, и с цензурой, и с обстоятельствами.
Скоро мы будем представлять Кино из Лабытнанги на питчинге ДержКино. У нас большая нехватка финансирования, и мы до сих пор не можем закончить этот проект. Пандемия значительно изменила наши планы, но, несмотря на это, мы все же хотим закончить фильм в ближайшее время.
Ахтем Сеитаблаев, сорежиссер фильма Номера
— Работа над фильмом Номера — уникальный опыт. Что важного вы для себя из нее вынесли?
— Много чего, с одной стороны. С другой стороны, ничего нового, потому что я изначально знал, что будет не просто. Я шел сотрудничать с человеком, которого очень уважаю, с которым немного знаком, с которым не смогу поговорить с глазу на глаз, наше общение будет в письмах и не все они будут приходить вовремя. И это был такой дополнительный раздражитель, потому что ты ждешь ответа, и не знаешь, все ли получилось так, как вы обсуждали, все ли верно было истолковано.
Так случилось, что в тот год опыт сорежиссерства случился дважды. Сначала был Захар Беркут, после которого я сам себе сказал «нет-нет, больше никогда». Творчество — территория настолько субъективная и индивидуальная, что находить созвучность в ряде творческих решений кажется практически невозможным. И режиссеры, равно как капитаны корабля, большие индивидуалисты там, где речь идет об их территории. И два капитана — это всегда сложно.
Мне пьеса сразу очень понравилась, я в принципе люблю театр парадокса, или абсурда, его по-разному называют.
Когда Олег прислал свое письмо о том, что «мой крымский брат, я хочу, чтобы именно ты снимал фильм», я понял, что, если вот так складывается, значит так и должно быть. Важно сказать, что мне пьеса сразу очень понравилась, я в принципе люблю театр парадокса, или абсурда, его по-разному называют. Мне как-то сразу показалось, что я знаю, про что каждая сцена, и достаточно ясно увиделось, что двигает персонажами этой истории. И для меня оно сразу завязалось в какое-то общее ощущение, что это по-своему очень страстные люди, желающие изменить мир вокруг себя и раскопать, добыть в глубине себя то, что, может быть, помогло бы найти ответы если не на все вопросы, то хотя бы на один — «кто я». Говоря языком Достоевского — «тварь ли я дрожащая или право имею».
Это, конечно, был уникальный опыт, путешествие по неизведанной территории, по волнам, которые ты вроде сам несколько месяцев назад прошел и решил, что больше так не хочешь. Но здесь какая-то другая была атмосфера, было непросто, но, тем не менее, все это началось под куполом какого-то такого изначально хорошего благородного дела.
— На площадке вы ориентировались на собственные знания и интуицию, или на то «как бы сделал Олег»?
— Конечно, мы все ориентировались на собственные знания и интуицию. Невозможно сделать точно также, как бы сделал Олег или любой другой режиссер, просто потому, что вы разные, и у каждого — свое представление.
Про какие-то вещи я Олегу несколько раз писал, мол, может все же подумаешь, давай сделаем так и так. Где-то Олег соглашался, где-то приводил свои аргументы. И так происходило не только со мной, каждый представитель департамента мог напрямую писать Олегу, и он никого не пропускал, никого не обделял вниманием. Он так хорошо знал свой фильм, что его можно было сразу представить по его письму. Но, конечно, ежеминутное присутствие на площадке — это другое. Ты слышишь интонации актеров, и что-то можешь менять в процессе съемок, не кардинально. Происходят какие-то вещи, которые влияют на то, как ты строишь мизансцену.
— В процессе подготовки к съемкам фильма, вы с Олегом искали компромиссные решения в спорных вопросах, или вы все же где-то шли на уступки?
Надо сказать, Олег очень четко представлял себе, каким должен быть фильм, в основе которого лежит его пьеса. Я был очень удивлен тому, как точно Олег представлял себе каждую составляющую, каждую деталь фильма, учитывая непростые обстоятельства, голодовку Олега, когда кажется, что это как раз то время, когда вроде бы совсем не до творчества.
Где-то ты идешь на компромиссы, но на хорошие творческие компромиссы, и в данном случае, я говорю не только про Олега. Потому что на протяжении всего подготовительного и съемочного процесса, происходит жизнь. Происходит разное, и ты можешь поменять свое мнение по поводу чего-то или кого-то. Но на площадке собрались замечательные специалисты, каждый из которых — объемная личность. Все так или иначе пересекались с Олегом. Даже если не были с ним знакомы лично, то были родом из Крыма. Уже в съемочном периоде оказалось, что около 80% - это люди, которые или давно покинули Крым, или выехавшие вследствие оккупации. Так получилось не специально.
Мы старались решать все на конструктиве, потому что понимали зачем мы это делаем. Мы очень хотели другу нашему и брату протянуть руку и сказать «родной ты наш человек, многие из нас с тобой пару раз пересекались, на фестивалях виделись, и вроде бы и раззнакомиться не успели, но то, что ты там так много делаешь для нас тут, и чтобы про Крым не забывали, и про Украину, и про войну, и про пленных и про узников совести, и с таким достоинством это несешь, что, если в наших силах хотя бы минимально доставить тебе радость, а тем самым дать мотивацию жить, и дай Бог, творить, то было бы неправильно с нашей стороны так не поступить».
Это уникальный опыт, который удается пройти далеко не всем: на расстоянии услышать внутренний камертон каждого, в том числе Олега, так как все понимали, что последнее слово на территории этого фильма будет за ним.
— Что было самое сложное в работе над фильмом?
Очень сложно было жить в неведении, как Олег воспримет фильм. Волнительно сейчас от того, как его воспримет украинский зритель. Но, конечно, волнительнее всего было в самом начале.
Хотелось сделать кино не ради фестивалей, но в благодарность Олегу и всем нашим побратимам в российских колониях. Сделать его по-настоящему интересным (и я очень надеюсь, что оно таким и получилось). И как можно быстрее. Была задача снять фильм в ноябре, а уже в декабре подать его на Берлинале. Я не понимал, как это возможно вообще, но этим занимался опытный продюсер Дариуш Яблонский. И все получилось.
— Менялось ли ваше восприятие фильма со временем? Что думали сразу после утверждения финального монтажа? А что — после Берлинале, когда фильм увидели зрители и дали ему положительный фидбек?
Конечно, менялось. Мне он много раз и нравился, и не нравился, и снова нравился, и снова не нравился. Мне знакомо это ощущение, я испытываю его после каждого своего фильма.
После утверждения финального монтажа, ты всегда находишь какие-то болевые точки для себя. Но при этом всегда помнишь о том, как много людей вложили частичку себя в этот фильм, каждому было, что сказать, каждый внес свою лепту, наполнил талантом и трудом. Симбиоз стран, людей, городов, ощущений, эмоций, представлений о жизни, которые так или иначе находят свое отображение в фильме. В нервном, эмоциональном, но хорошо организованном процессе мы вместе постарались на славу, и когда на Берлинале фильм очень тепло приняли, это был, конечно, выдох.
— Что Олег говорил вам о фильме? Вы видитесь?
— Олегу после первого просмотра фильм не понравился. Через несколько дней от него пришла весточка, что «ребятки, вы меня неправильно поняли, я не говорил, что фильм плохой, просто это не мой фильм».
Я очень уважаю его за честность, в том числе и на территории творчества, и очень ему за нее благодарен. Я не могу сказать, что был готов к этому, но мне было бы действительно очень странно услышать, если бы он сказал, что фильм ему абсолютно понравился. И Олег не молчит об этом, мы вместе смотрим фильм и вместе точно так же понимаем, что показ фильма зрителям — это совершенно другой опыт. Каждый из нас волнуется, когда представляет себя, результат совместной работы, созданной в таких особенных условиях, широкой аудитории, и испытывает огромное облегчение, когда на третьей минуте звучит смех в зале как реакция на происходящее на экране, как и было задумано. И вы улыбаетесь и пожимаете друг другу руки, и прямо глядя в глаза спокойно говорите друг другу «спасибо». Олег знает, я неоднократно ему об этом говорил, он всегда может рассчитывать на всю ту помощь, которую я могу оказать, если будет нужно, как в жизни, так и в профессии.
Мы видимся изредка, всегда ему очень рад. Иногда пересекаемся у нас в Крымском доме. Олег сейчас в подготовительном периоде к своему фильму по своему же сценарию Носорог. Мне кажется, у него сейчас такое драйвовое состоянии человека, который вышел на территорию творчества, исследования, режиссера, который складывает пазлы своей будущей истории.
К нему приковано огромное внимание, и будет приковано еще долго, и, подозреваю, это не просто. Его имя, в некотором смысле, стало нарицательным. Если человек хочет привести пример мужества, настоящего мужчины, бескомпромиссного ко лжи и предательству, он вспоминает Олега. Он один из тех людей, которые сами того не подозревая, становятся теми, кто помогает тебе где-то не сломаться, где-то устоять, где-то сравнить исходные данные, его и свои условия, и осознать, что твои стенания, в каком-то смысле, не более, чем капризы.
— Хотели бы еще поработать с Олегом?
— С удовольствием поработал бы, но в другом качестве. Например, актером на площадке. (Улыбается.)
24.09.2020